Евхаристия, как центр Богообщения

 

Первой клеветой, возведенной на Церковь от апостольских времен и продержавшейся даже «до сего дня» является издевательское утверждение, что Церковь заставляет христиан «поедать плоть своего Бога».

Поэтому, считаю целесообразным начать обсуждение темы совершаемого в Церкви Таинства Причащения, с уточнения некоторых вопросов, связанных с такой прозой жизни, как вообще еда. Если посмотреть на само устройство нашего существования непредвзято, придется признать неаппетитный факт, в таком неприкрытом фразеологией виде способный повергнуть в шок не одних только гуманистов и «друзей животных»: все мы, к сожалению, «трупоеды», то есть и люди и животные живут только за счет поедания, переваривания и поглощения мертвых тел своих ближних. Для человека это, в основном, тела «братьев меньших», или в крайнем случае, грибов и растений, существ тоже, несомненно, живых. Но даже если бы нам пришлось грызть камни и кушать землю, парадокса избежать не удалось бы, так как все творение Божье, включая так называемую «неживую природу» в конечном итоге есть жизнь, бытие – как по представлениям самой прогрессивной научной мысли, так и согласно древнему учению Церкви. Почему это так, и устроено ли так Богом, или еще кем-нибудь – вопрос, хотя и совсем не праздный, но я его оставляю пока без ответа, чтобы не уклоняться совсем в сторону от темы: для меня важна констатация имеющего место указанного факта бытия, а толкования пусть остаются ученым богословам.

Мучительные попытки разума примириться с проживанием бессмертного сознания в смертном теле, оправдать, а то и вовсе исключить столь неприглядную зависимость Жизни от смерти (как говорил известный Портос про поданную ему вареную курицу: «Я уважаю старость, но не в вареном виде»), осуществлялись религиозным сознанием человечества на протяжении всей истории. Взять хотя бы индуистское религиозное вегетарианство, при упоминании о котором мне невольно вспомнились две забавные истории, являющиеся, я думаю, хорошей иллюстрацией абсурдности искусственного отказа от «соучастия в убийстве», как индуизм трактует – еду вообще.

Мой отец, будучи в свое время военным атташе в Индии, рассказывал о случае, невольным свидетелем которого он явился по должности. Это был конец семидесятых, СССР активно продавал современное оружие своим союзникам на Востоке, и в частности, Индии – за чай, тряпки и безделушки, типа разноцветных бус и медных тазов причудливой формы, которые, наравне со вьетнамскими циновками, вдруг в изобилии стали появляться в бедных товарами советских магазинах. В Индию пригнали партию МИГов, и приехал советский пилот-инструктор, здоровенный парень-сибиряк богатырского сложения. Во время демонстрационного полета, на котором присутствовало все индийское руководство во главе с Индирой Ганди, а также советские дипломаты, этот летчик-асс умудрился не на шутку перепугать высокое начальство: заходя на посадку после «стандартного» акробатического воздушного шоу, он внезапно, на самой малой высоте, практически над головами высоких гостей, «затормозил» огромную машину, поставив ее, как взбесившуюся лошадь, «на дыбы», и дав полный газ, унесся ввысь, как ракета. Через несколько секунд он исчез из пределов видимости, растворившись вместе с самолетом в нестерпимой белизне раскаленного индийского неба, и оставив за собой грохочущую волну форсажного рева двигателей, докатом сверхзвука разорвавшего знойный воздух и до контузии оглушившего зрителей. А буквально через минуту он уже, как ни в чем не бывало, катил мимо трибуны по полосе, зайдя на посадку «под солнце» и сев незамеченным при выключенных, «молчащих» турбинах. Выслушав от моего отца, подбежавшего к едва остановившемуся самолету, длиннющую тираду, состоявшую из одних лишь отборных матерных ругательств фронтового еще розлива, капитан неторопливо, по-медвежьи выбрался из тесноватой для его габаритов кабины сперва на крыло, затем неожиданно легко, подобно кошке, экономно спрыгнул вниз без всякой лестницы, и отдав честь старшему по званию, по-военному четко гаркнул: «Служу Советскому Союзу». После чего повернулся на каблуках: «кру-у-гом!» – и отправился обедать в сопровождении забегавших вокруг него двух индийских летчиков, нимало не заботясь о последствиях впечатления, произведенного такой лихостью на начальство.

Во время парадного обеда, сидя на том конце стола, где «подальше от начальства, поближе к кухне», он съел цельную курицу, а затем, не насытившись, вторую. И когда тщедушный индус-пилот через переводчика, замирая, спросил, смогут ли они когда-нибудь тоже так научиться летать, ответил: «сможешь, если будешь съедать за обедом две куры, как я, а не щипать, будто телок, одну траву, что у тебя теперь лежит в тарелке».

А вот случай недавний. Некоторые наши христиане, усвоив всякого из разных «вер», (как говорил герой Марка Твена Геккльберри Финн опять-таки о еде: «Наберешь, бывало, на помойке огрызков и объедков, перемешаешь, чтоб пропитались соком – и проскакивают не в пример легче»), начали подражать индусам в вегетарианстве, что в наших суровых краях совсем чудно смотрится. Один такой подвижник, наш близкий друг, недавно женился на милой женщине, имеющей обо всем вполне земные, простые представления, и особо не утруждающейся высокодуховными нравственными изысканиями. При том, что она является искренне верующим человеком, еда для нее – лишь еда, о происхождении которой задумываться ей особенно некогда, потому, что, «думай – не думай», а три раза в день нужно накормить мужа и сына-малыша. Так вот она мне недавно жаловалась на исповеди: «Батюшка, принесла домой постом селедку, а он мне говорит, мол, зачем ты купила этот труп!». Воля ваша, братья и сестры, но это уж чересчур. Что называется в логике, «доведение до абсурда», которое мастерски проделал в одной из своих книжек наш любимый писатель современности, и весьма язвительный человек, скрывающийся под псевдонимом Бориса Акунина на примере описанного именно православного подвижника. Подвижник этот, из «неофитов» (т.е. едва уверовавших самоуверенных всезнаек, которых нынче полно понабилось в церковь со своими категорическими «православными» мнениями буквально по любому поводу, о чем их никто и спрашивать не собирался), прослышав про Любовь Христову, внезапно воспылал этой «любовью» буквально ко всему живому, но не враз, а как бы по очереди, и сам о себе говорил: «Как только полюблю и пожалею и морковь с капустой тоже, тут мне и конец». Вот и пример «горя от ума», взявшись за который в вопросах веры, то, что сам жив не будешь, это полбеды (может, никто и не пожалеет) – но как бы и всех остальных за собой на тот свет не потянуть, для компании. А то и вперед себя толкнуть, как стало с Гоголем, которого, как известно, довел до голодной смерти «православный духовник» из монахов, сам почему-то при этом не поступившийся ни сытостью, ни довольством, отличавшими и тогда, как и теперь в особенности, «классные» монастыри от захудалых «заштатных».

Вообще, в умниках человечество на тот свет спровадить в том числе и за счет религии никогда недостатка не было, и если бы люди все исполняли буквально, что напридумано для «мирян» в наших «православных» книжках, в основном, для нас почему-то монахами писаных, мы со света за одно поколение исчезли бы вместе с монахами, которых тоже «мама родила». Однако, слава Богу, есть на свете такая необоримая вещь, как женское материнское здравомыслие, и им, а не благочестивыми предписаниями монахов и прочих умников, мир стоит и держится до сей поры. У каждого есть мама, и она имеет власть от Бога не дать нам сгинуть по заядлой глупости и взаимной злобе.

Однако, обратной стороной столкновения здравомыслия с «велиим благочестием» явилось полное отвержение современными людьми церковных порядков, как заведомо невыполнимых, невозможных, да и непонятно зачем нужных для исполнения в обыденной семейной жизни, а потому неприемлемых. И, через это, конфликта основной массы «народа Божия» с Церковью, в лице Ее рьяных служителей, ставящих в прямую зависимость от строгого исполнения «устава» саму возможность участия в «евхаристическом общении». То есть, по сути, священник решает участь «непостящихся» «отказом от церкви». Вот яркий пример, являющийся типичным, и более того, по сути дела превращенный в некое «правило». Те, кто хоть раз ходил к исповеди, знают, и смогут подтвердить. О чем, в первую очередь, заходит речь на исповеди? О посте, конечно: кто как соблюдал, и если не соблюдал, то почему? И заметьте, именно тема поста становится решающей при определении, «достоин» человек причастия, или нет. К примеру, женщина приходит в церковь исповедаться и причаститься. Батюшка ее спрашивает:

– Вы когда последний раз причащались?

– Да лет десять назад.

-А грехи у вас какие за это время были?

– Да не помню… аборты делала.

– Сколько абортов?

– Пять.

– Господи, помилуй нас, грешных! Хорошо, что вы раскаиваетесь в содеяном, ибо аборт – это убийство человека. Смотрите, больше так не делайте. Сейчас я вам прочту очистительную молитву, положенную женщине от осквернения (читает молитву).

– Ну хорошо, можно причащаться. Ничего не забыли? А вы постились, пост соблюдали?

– Грешна, батюшка, детки у меня, муж, семья. Не получается поститься.

– Пост надо соблюдать, церковный устав – это святыня. Без поста нельзя. Идите, недельку попоститесь, потом придете причащаться.

Так она и уходит – до следующего раза, опять через десять лет. Если, конечно, доживет – за десять-то лет всякое может случиться.

Аборт – это не просто грех, но страшное преступление, жестокое людоедское убийство дитя собственной матерью. Изуверская кривая ухмылка века, звериный оскал «гуманизма», сумевшего, переборов неодолимый инстинкт материнства возведением в абсолют соблазнительного принципа «самоценности» человеческой жизни прежде всего для самого ее носителя, убедить наших матерей, что детей любить не нужно, а нужно вовремя от них избавиться. Чтобы они, «проклятые, не мешали нам жить. Ведь наша жизнь – это главная ценность на свете. Моя жизнь – моя! Разве не так?». А как же жизнь другого – она-то разве не ценность? Выходит дело, что для каждого ценен только он сам? «Люблю меня, любимого» – главная заповедь «Антиевангелия», Новейшего Завета антихриста, грядущего в мир. А Церковь, на века запутавшись «в постах и молитвах», потеряла доверие людей настолько, что теперь, когда решается судьба мира, ничего не может противопоставить этой новейшей «проповеди», потому что больше никто не слушает ее набившие оскомину безжизненные и оторванные от реальных запросов души, и людских проблем формальные поучения о посте и «благочестии». «Только заинька был паинька, и всех уговаривал», да никто его слушать не стал.

Так вот и случилось, что люди лишились Церкви, а Церковь – людей. И остались священники в гордом одиночестве, в окружении одних бабушек, для которых исполнение церковных правил и обсуждение с батюшкой «духовных вопросов» типа «поститься или не поститься, и если поститься, то как?» вполне подменило христианскую Жизнь с Богом, и исполнение Христовых заповедей о Любви в жизни и на деле, превратившись в стариковский «клуб по интересам». А люди, предоставленные самим себе, живут, как могут. Подорвав их доверие невыполнимыми требованиями исполнения ненужной строгой проформы, Церковь вместе с доверием людей утратила данную Ей «власть от Бога»: право и возможность сеять в душах «разумное, доброе, вечное», благовествовать о Христе, проповедовать Вечную Жизнь, звать в Небесное Христово Царство, и помогать людям спасаться. Таким образом, на сегодня оказалось, что церковная «Миссия – невыполнима!».

Между тем, у поста есть свое законное место в жизни, давно осмыслив которое, я имею дерзость утверждать, что несоблюдение поста вообще не может рассматриваться с точки зрения «грех»-«не грех». Это неверное отношение к посту, как «норме закона», за неисполнение которого следует неизбежная Божья кара, как и многое другое, присущее ветхозаветной церкви, отменено Христом. Пост – это способ «угодить» Богу, возможность выказать Ему нашу любовь. Среди людей для выражения приязни и в знак благодарности существует обычай дарить друг другу подарки. Но что можно «подарить» Владыке мира, Творцу всяческих, которому одному законно все и принадлежит, что есть в созданном Им мире, в том числе, и мы сами? Только произволение, выраженное в каком-нибудь поступке. Это как в детстве, когда детьми мы рисовали маме ко дню рождения неуклюжие картинки, и были счастливы видеть, как искренно рада она нашему нехитрому «подарку» – главным было, что дети для нее старались. И тогда человек говорит: «Господи, я так благодарен Тебе, и чтобы Ты знал, что я люблю Тебя не за что-то, а просто Тебя Самого, за то, что Ты Есть – вот, я готов на время отказаться от пищи, которую Ты даешь мне для пропитания, чтобы Ты знал и видел, что Ты для меня дороже пищи, дороже всего, что я люблю Тебя». Таким образом, пост становится для человека одним из немногих способов «одарить» Бога, которому не нужно лишать нас еды, которой Он Сам нас и питает для насыщения. А несоблюдение поста является не грехом, но лишь упущенной возможностью выразить Богу любовь и благодарность за все, что есть, в том числе и за «хлеб наш насущный даждь нам днесь». О добровольности в отношении соблюдения постов говорит и ап. Павел. Но Церковь к сожалению, со временем вернувшись на привычную ветхозаветную дорожку «юридических» отношений со своими чадами, и во всем «поворотив оглобли» обратно в сторону ветхозаветных порядков, не преминула и пост опять превратить в «добровольно-принудительное» мероприятие, отняв у людей ту самую добровольную возможность самим делом засвидетельствовать Богу свою любовь к Нему.

Что же касается еды вообще, и в частности, Евхаристии, то есть Таинства Причащения, то с первых дней и поныне возведенное на Церковь ложное обвинение в «людоедстве», в том, что Она «заставляет христиан питаться Плотью своего Бога», при всей его нелепости, смехотворной отвратительности, будучи рассмотрено с самых общих позиций оказывается не лишенным некоего, правда, вовсе даже обратного, смысла. Ведь сотворение мира из ничего, явившись воплощением Божественного Замысла, тем самым облекло этот Замысел в «Плоть», в материю, и потому весь материальный мир можно в известном смысле считать «Плотью Самого Бога». «Насущный хлеб», плоть тварей, данная нам в пропитание и вообще вся «еда» с высших позиций может рассматриваться как «причащение» Животворящей Силе Божией, Плоти Самого Божества, дающей плотяной жизни силу и возможность для продолжения своего личного, «автономного» существования. И с этих позиций мы уже не «трупоеды», а причастники Божественной Природы, принадлежать которой остаются материальные, плотяные тела тех, кто этот мир покинул для продолжения бытия в мире бесплотных духов, потому что у Бога смерти нет.

Отсюда следует, что оставляя христианам для Причастия Свои Божественные Тело и Кровь под видом хлеба и вина, Христос ни в чем не приступил нравственных пределов, и никак не оскорбил ничьи возвышенные чувства выдуманным клеветническим «людоедством», на которое он якобы «склоняет», но как и всех остальных, и всегда, напитал христиан Своим Божеством.

Однако, «не хлебом единым жив человек», и оставляя на Тайной Вечери завет Евхаристии в хлебе и вине (а отнюдь не в человечине), Господь даровал нам в Таинстве Причащения Хлебом и Вином в «воспоминание о Нем» – Причащение Святым Духом, Животворящей божественной Сущностью, осеняющей и «обожающей» человека всякий раз, когда в воспоминание Господа он с верою принимает хлеб и вино во Имя Его, как Его Божество – и при этом сам становится чуточку «божественнее», что ли.

И потому Таинство: принимаем Хлеб и Вино, и через Них по вере таинственным(!) образом – то есть, никому не известно, как – становимся причастны Божеству Самого Христа, Святого Духа и Бога. Так что весь (и единственный) смысл существования Церкви – содержание в Ней, как в драгоценном сосуде, Тела и Крови Живого Христа для причащения верующих в Него. Потому что неизбежная необходимость Таинства Евхаристии для христиан обозначена Христом в Его грозном предупреждении на Тайной Вечери: «кто не причащается, тот не имеет части (участи) со Мною». Это значит, что христианам без помощи Причастия не прожить, и тем более, не войти в Вечную Жизнь, в которой навечно быть со Христом – заветная участь(!) «спасшихся». Все ли я понятно объяснил? Сам не знаю, но мне, во всяком случае, понятно.

Вот, вроде бы, и все, что касается Евхариститии, и назначения Церкви. Остается сделать лишь замечание. Как-то в обнинской газете, которая, по обычаю еще советских времен так и называется до сих пор – «Обнинск» – была напечатана заметка про крестный ход, в которой местный журналист из недоучившихся «интеллигентов», «все знающих, и все – неточно», удосужился написать буквально, что «на Пасху вокруг Белкинской церкви носили мощи Иисуса Христа» – такой вот, изволите видеть, анекдот-с. Поскольку я не вполне уверен в богословской образованности уважаемых читателей, все-таки хочу объясниться, почему это невозможно: Христос-то – Воскрес! И Тело Его пребывает с Ним на Небесах. А вкушаем мы все-таки Хлеб и Вино (а вовсе не человечину даже в переносном смысле), которые есть Тело и Кровь именно Воскресшего Христа, воспринимаемые нами не зубами и желудком, а в Духе и Истине, по нашей вере. И причащаясь Воскресшего Христа, мы с вами тоже обязательно воскреснем. Так что приходите в церковь в ближайшее воскресенье(!) причащаться, вот что я вам скажу, дорогие мои, вместе со своими родственниками и детьми. Буду ждать.

 

***

 

Теперь, однако, про «бескровную жертву». Что за «жертва», кто ее приносит, кому и зачем она приносится, и как? Сейчас расскажу.

Я знаю человека, который много лет тому назад, будучи мирянином, привез батюшку на машине, (он был водителем) и сам зашел в храм, поглазеть. Он, будучи верующим, не склонен был к религиозным восторгам, высоким экстатическим переживаниям – ничего такого за ним не водилось. Просто зашел человек в Храм помолиться, лоб перекрестить. И что же увидел этот человек, самый обычный? Отверсты Царские врата, служит архиерей, идет евхаристический канон (он тогда не знал, что происходит, он человек простой, и рассказывал просто, поэтому его рассказ такой достоверный). Протодиакон возносит Святые Дары – знаете, когда поднимается Чаша и священник произносит: «Твоя от Твоих, Тебе приносящих за всех и за вся» – есть такая «формула Евхаристическая». Человек этот был далек от Богослужения, ничего этого не знал, на службу, если и приходил, то нечасто, и особо не вникая: постоит, помолится, да и ладно. А что там поют-читают на языке вовсе невнятном – поди, разбери. И вот он так-то стоит, и вдруг видит: протодиакон поднимает в алтаре как бы куклу-«голыша»! Он ничего не понял, но увидел большую куклу, как раньше, помните, были куклы-«голыши», без одежды. Он смотрит и удивляется: «что это они в алтаре делают – куклу поднимают» – такие простые мысли. Постоял он, подивился, помолился Богу, как умел, да и пошел себе – батюшку в машине дожидаться. Ждать пришлось долгонько: торжественная служба, проповедь, потом обед парадный – он и выспаться успел, пока дождался. Поехали они назад в Москву под вечер, а путь неблизкий, ночь уже, темно, мести стало, дорогу переметает, того гляди, перевернешься, влетев в сугроб. Да и не видать ни зги. Забыл он про случай этот, внимание все на дорогу, а батюшка-то задремал. Ну, добрались все же, хоть и не скоро, но благополучно. Слава Богу! Подвез он батюшку домой, а тот зазвал его чай пить: целый же день в дороге, намаялись, намерзлись, хотел он отказаться, да куда там… «Пошли», – и все тут, – «Я деткам твоим гостинчика передать хочу». Пришлось подчиниться. Не любил он гостевать: дома жена, дети ждут, да и неудобно как-то, пропахшему бензином и в дорожной грязи в сановную квартиру заявляться (у тестя с тещей жили, а тот большой был чин в министерстве, и зятя с дочкой веру не одобрял). Пока он маялся без дела по богато убранной гостиной, дожидаясь чаю, о котором расхлопотались женщины-хозяйки, батюшка пришел, помывшись и переодевшись в штатское платье и вот тут-то дошел черед спросить его, а что, мол, сегодня за куклу в Алтаре поднимали?

-Какую такую куклу, где, когда?

– Да на службе-то, перед тем как Чашу выносить, перед Причастием. Вы ж там были, видели: архиерей громко к Богу взывал с поднятыми руками, а отец протодьякон в это время вознес двумя руками над головой, вроде, куклу-голыша, мне хорошо-то не было видно, я далеко стоял, все присматривался, присматривался. Но точно как гуттаперчевый голыш, большой только, обеими руками. Я еще подумал сначала, что за игра такая, а потом решил, может у архиереев так положено. Носят же протодьякона на патриарших службах (он, пока шоферил, много чего разного нагляделся) медные церковки в руках, когда кадят. Ну я подумал, может, и тут так полагается. Но куклу-то могли бы купить и побогаче, на заказ, что ли. А то – голыш гуттаперчевый, да еще голый, без одежи. Срамота перед людьми-то, не поймут они, зачем на службе в куклы-то играть. Чай, не дети малые, а важные служители.

А батюшка-то смотрит на него так пристально, дивуется. Смутился малый, совсем не знает, куда деваться, чувствует, сморозил глупость. Священник-то молчком прошел к себе, а тут их чай пить позвали, а батюшка: «Я занят, пейте без меня», – видать, всерьез рассердился, и видеть больше не желает – вот тебе и чай, да «гостинчик деткам». Ведь чуяло как сердце, что не надо бы ходить, домой бы надо. Нет, пошел, и попал же в переплет с людьми культурными, не чета, ему, дураку неученому. Чем-то, видать, обидел невзначай, не думавши. Так он переживал, не знал, как от чая того постылого отказаться, да и бежать. А женщины-то разлюбезничались, кудахчут, и невдомек им, как ему здесь не по себе. Насилу, было, вырвался, уже наладился в прихожую, одеваться – да и давай Бог ноги, не прощавшись. Да не тут-то… Вышел батюшка, и говорит: «Куда это ты так вдруг заторопился? А ну, зайди ко мне, не кончен разговор», – ну все, видать, что выгонит. Ни жив ни мертв, заходит. Полумрак. На письменном столе под лампой в круге света раскрыта книга. «Садись», -говорит, – «читай. Вот здесь читай, отсюда». Сперва не мог читать, все буквы прыгали. А как вчитался, начал понимать: это Христа-младенца, а не куклу, увидал он на руках у протодьякона. То было чудо! Которого никто другой не видел: ни архиерей, ни в алтаре стоявшее священство, но лишь он, простой шофер – так судил Господь. В книге был описан такой же древний случай с одним святым, который увидал во время Евхаристии, как ангел заколол Младенца, и подставленная чаша наполнилась Живой Христовой Кровью. Тут и до него дошло, как прежде до священника, которому рассказывал, что он видел, как поднимают на руках Самого Христа-Младенца! Который сейчас в жертву будет приноситься и умирать – за вас! Вот что происходит в Церкви, и это увидел простой человек своими глазами! Это дивное чудо, потрясающее событие! И видел это человек, который даже не понял, что он видит.

Так что «бескровная жертва», которая приносится в церкви каждый день – на самом деле, вовсе не бескровная. У Бога время не существует, и Евангелие – не история, а Книга Жизни, которая продолжает совершаться каждый день не понарошку, а взапраду, как сказано в стихе у Пастернака «до полной гибели, всерьез». И все наши затертые церковные речи про «искупительную жертву Христа», перестав быть исторической абстракцией, сразу встают на свое действительное место: для искупления грехов, творимых человечеством нынче, каждый день опять и опять умирает Христос, принося Себя в Жертву, чтобы спасти нас. Тут-то самое время призадуматься, друг читатель, какова на нас всех ответственность, и каков будет спрос с каждого из нас: как оправдал своей земной жизнью самопожертвование умершего лично за тебя Христа.

Знаете, чтоб было всем еще понятнее, расскажу-ка про случай в войну. Попали люди в плен к немцам, и за побег из лагеря группы заключенных решили «фрицы», чтоб неповадно было бегать (эти нелюди всегда так делали), расстрелять каждого, допустим, четвертого. Вывели, построили, рассчитали, и: «шаг вперед!». Надо выходить, а то всем будет смерть, лютует немец, совсем озверел. И выпало в строю стоять мальчишке, который, попав в «четвертые», загоревал о матери, которая его не дождется и с горя умрет. Как услыхал это стоявший рядом пожилой мужик, он взял, да и переставил его потихоньку на свое место, а сам «четвертым» встал. И выходя, успел шепнуть мальчишке: «живи, мол, не поминай, брат, лихом, и матери от меня поклонись, когда домой придешь, пусть Богу обо мне в церкви помолится. И знай, что я священник, бывший поп, так что придется тебе за меня Богу идти служить, как война кончится». Парнишка тот, из плена чудом вырвавшись (немцы отступать стали, хотели весь временный лагерь пленных расстрелять, да наши подоспели), сперва, как водится, в штрафбате «вину смыв кровью» и за геройство орден получив – не брала его пуля, будто «заговоренного» – дослужился до капитана артиллерии.   А как отвоевал, первым делом маманю попроведал, передал наказ своего спасителя, чтобы молиться за него, и испросил материнское благословение зарок исполнить. Пожив-побыв и распрощавшись с родными, он как был в капитанских погона, при орденах, явился в полуразрушенный, брошенный монахами древний монастырь на границе с бывшей Тевтонией, да и остался там навсегда угождать Богу «иноческим житием». Когда собралась кое-какая братия: из уцелевших монахов, и так, пришлые, кто войной семью потерял, разные люди – избрали его игуменом, и пробыл он в этой должности до самой своей смерти, служа Богу «за того парня», за погибшего. Всем ясно? А то я все объясняю-объясняю, да боюсь, что сам-то ничего не понимаю.

Так что жертву за нас всех приносит Христос: Он и Жрец, он же и Жертва. А «бескровность» Ее – для нас, мы в пролитии Крови Христа хоть и повинны, но сами не участвуем: для людей это невозможно, непосильно. Поэтому – Таинство, а людям – безобидные, «бескровные» – белый хлебушек и капелька красного вина, чтобы помнили. И никакие «священники» – профессиональные жрецы и посредники между человеком и Богом – христианам больше не нужны, они здесь бесполезны, потому что за нас уже есть пред Богом Ходатай, принесший в Жертву Самого Себя, Господь наш Иисус Христос, наш единственный Первосвященник и Пастырь всех христиан: «едино стадо и Един Пастырь». Аминь.

Олег Чекрыгин

Подписаться
Уведомить о
guest
1 Комментарий
Межтекстовые Отзывы
Посмотреть все комментарии
Суворов Дмитрий
Суворов Дмитрий
9 лет назад

Мне нравится, как Иоанн Златоуст сказал о посте:
«Ты постишься? Напитай голодных, напои жаждущих, посети больных, не забудь заключенных. Утешь скорбящих и плачущих; будь милосерден, кроток, добр, тих, долготерпелив, незлопамятен, благоговеен, истинен, благочестив, чтобы Бог принял и пост твой и в изобилии даровал плоды покаяния».
Про пищу, кстати вообще ничего не сказано.