Некоторые соображения на евангельское чтение 4-ой Недели Великого Поста (Мк. 7,31-39)
Вот интересно: сперва Христос разрешает глухонемого от недуга глухоты и немоты, а потом Сам же запрещает ему разговаривать и рассказывать про Себя – почему? Парадокс получается. Выходит, лучше бы прошел мимо и оставил в немоте – а так дал повод и возможность грешить? И так всегда: Дал половое влечение, но Объявил его грехом и нечистотою; Дал разум, но Объявил его падшим и запретил нам им пользоваться; Дал желания и потребности, но Объявил их страстями и Запретил им следовать и потакать. «Смотри, но не смей трогать; трогай, но не смей пробовать; пробуй, но не смей глотать». И даже дерево с соблазнительными яблоками – так и просятся укусить их, аж слюнки текут – поставил на виду, запретив срывать и есть их. А когда все-таки не удержались – выгнал из Рая навсегда во тьму внешнюю, где до сих пор плач и скрежет зубов. Это что – тренировка выдержки, такая игра? Что-то непохоже на любящего Отца – не так ли?
Это – обычные упреки Богу, наряду с другими типичными: жестокость, равнодушие, бессердечие (войны, смерть, страдания – как же Он это допустил?).
Попробуем разобраться.
«Приведоша к Нему глуха и гугнива, и моляху Его», то есть, просили, умоляли – и Он сжалился, пошел навстречу, совершил чудо исцеления. И попросил их за это – всего-то – чтобы они не разглашали о Нем. Прикинем на себя: вот кто-то нас о чем-то простит, и мы в ответ – что? – правильно, назначаем цену, и берем плату. А если делаем что-то без платы? Тогда ставим свои условия: «Я тебе дам рубль, но ты его не пропивай, а купи себе еды» – разве это не то же самое? А когда видим, что он на наш рубль напился, страшно возмущаемся, и говорим: «Больше никогда не подам никому, потому что меня обманули».
Разве Бог не дал людям в распоряжение весь райский сад, где наверняка и другие яблони с яблоками были – ешь, не хочу? Разве, дав инстинкты, не даровал возможность, пользуясь и наслаждаясь ими, в то же время не превращаться в скотов несмысленных и применять их с достоинством? Вожделение и похоть возвести в ранг жертвенной любви к любимой женщине и детям; голод и жажду – в способность делиться пищей и питием, и вообще насущным с другими; самосохранение из трусости и эгоизма возвысить до способности самопожертвования. Разве не возвел Человека Разумного в Венец Творения, и не подчинил ему всю тварь распоряжаться ею по своему усмотрению? И разум использовать для устройства удобства своей жизни? Условия? Что ж, они всегда есть, и называются словом «обременения» ввиду того, что любые действия имеют последствия, и обременения, накладываемые на действия, призваны предотвратить очевидные вредные или опасные для окружающих последствия действий кого-то одного.
Ага, вот мы и подошли к ответу на заданный вначале вопрос. Ограничения и обременения предоставленных человеку возможностей связаны с ответственным отношением к жизни других людей, через которое более всего и проявляется заповеданная Богом любовь к ближним. Не нами сказано: воля одного заканчивается там, где начинается воля другого. И Бог, Христос – тоже Человек. И, предвидя последствия, он, как Человек, просит других людей, включая исцеленного: «Не рассказывайте никому обо Мне». Не послушали Его – и что? Результат – предательство по зависти и убийство. И те, кто ослушался Христа, оказался виноват в Его смерти, стал соучастником Его убийства.
Бог ограничивает нас обременениями Своих Даров, чтобы мы невзначай, по неведению, не навредили ближним – поэтому надо Его слушаться. А войны и страдания – результат вовсе не жестокости Бога( у которого смерти нет) и Его безразличия к нашим бедам. Ведь молили же Христа и он сжалился над ними, хотя знал, что не послушают Его ответную мольбу и станут Его убийцами, по сути – пожалел своих губителей. Страдания и беды людей – прямой результат их беспечного отношения к обременениям, наложенным Богом на Его Дары им. Мы сами повинны в нарушении правил Техники Безопасности, объявленной нам Богом в Евангелии – и за эти преступные нарушение, приведшие к человеческим жертвам всех нас будут судить – у Бога же все как у людей, не так ли?
Олег Чекрыгин