О неприятии литургического магизма

Поводы

Сразу несколько поводов написать эту статью проявилось в последнее время.

• На фб был материал о том, что православный народ пытается разбирать, в каком месте канона происходит превращение вина в кровь Господа? Т.е., люди полностью осмыслили таинство по-язычески, и пытаются потрогать Духа за благодать.
• В другом месте на фб уже у протестантского френда был материал с критикой совершения таинства не на том хлебе, не с теми молитвами, и не с тем уважением к чаше, когда за критику этого верующего подвергли остракизму в конкретной общине и даже сделали рассылку на группу общин. Т.е., люди за несоблюдение формы, которая расписана кем-то, и которая даже не обязательно похожа на исходную на Тайной вечери, изгоняют друг друга и ссорятся вплоть до отлучения.
• Вспомнилось, как я сам на службах в стенах Московской семинарии соблюдал местные традиции в отношении евхаристического канона. И магия была заложена даже на уровне концепта Литургики, когда обязательно нужно было соблюсти определенные формы. А наша магия была производной и более смешной, когда мы «знали», что Дух только что сошёл на дары, и они стали Дарами.

Ну раз пасьянс поводов так складывается, значит время пришло.

Мой православный магизм

Хорошо, что учился в МДС. Много примеров для осмысления и переосмысления можно черпать из того периода жизни и того линейно-православного мировоззрения.

После литургии в воскресенье в Покровском (академическом) храме мы шли обедать в столовку на первый этаж. Потому все, кто не на послушаниях, молились в Покровском. Была у особо благочестивых семинаристов и академистов традиция стоять на коленях на евхаристическом каноне. А когда священник на «Тебе поим…» после молитвы эпиклезы делал земной поклон, то и семинаристы делали, а потом полностью поднимались. Типа, пару секунд назад Дух зашел и превратил. Главное дело сделано. Дальше опять никаких важных изменений не произойдёт.

Я считал, что нужно быть благочестивым, и начал копировать эту практику, вырабатывая к этому моменту службы особое отношение. Оно и понятно, ведь магическое отношение к таинству, предполагает дискретность освящения Духом даров во времени. А раз есть точка соединения тварного и Божественного во времени, то к остальному всему предшествующему вырабатывается отношение, как к предварительной обязаловке, как к богослужению вообще, к которому прицепом приклеено важнейшее таинство. Потому и стоят на коленях только там, где ожидается Божественное действие. А там, где театральная постановка, стоять на коленях не нужно. Ведь там мы Богу служим (как будто оно Ему надо).

Такое отношение к конкретному месту Литургии сохранилось у меня на долгие годы. Но там ли происходит преложение в Тело и Кровь, после чего семинаристы вставали с колен на «Изрядно…»?

Когда садится Голубь на чашу?

Мы – маги, если ищем момента оказания особого почтения к Дарам, когда их можно именовать с большой буквы, когда в чаше окажется таинственное вещество, в своем состоянии не зависящее от веры и воспоминания предстоящих людей и священника. Мы спорим (и я спорил, даже здесь, в теме «Евхаристия») о том, как происходит соединение: по-халкидонски или как пресуществление. И все для того, чтобы обосновать реальность таинства, а также его обязательность и независимость.

А если отказаться от сути освящения в качестве таинства? С куском вошел Сатана в Иуду, поскольку имел помыслы «противника» Сыну Божьему. И мы прекрасно понимаем, что Сатана не соединялся по-халкидонски с куском пасхального ягненка, чтобы войти в Иуду. С причастием может войти Христос, если мы верой открываем дверь для Него. Т.е., если мы верим и творим в воспоминание крестной жертвы, то с хлебом и вином войдёт Христос через благодать Духа или прямо через Духа (кто как понимает, мы все равно не знаем, как на самом деле). И не обязательно выдумывать соединение с Господа с веществом даров.

Мы не можем знать точки соединения Иисуса с веществом чаши, поскольку этого соединения может не быть. Хлеб и вино, и завет Христов делать так в воспоминание, может быть просто стимулятором нашей веры в Него, чтобы мы открыли дверь Христу и он вошёл вместе с причастием. И совсем не потому, что Господь как-то воспринял в себя дары по-халкидонски или сделал вино своей кровью по существу. Благодаря хлебу и вину мы стали в Нём, а он в нас. Потому дары можно назвать Телом и Кровью.

Но само соединение с Христом возможно, раз это Им предсказано, когда он назвал два вида пищи Телом и Кровью после молитвы благодарения. Никто не может утверждать, как на самом деле происходит наше единение с Христом в том единственном ритуале, который Он нам завещал исполнять. Ключевое слово – возможно. Может есть точка освящения даров, а может ее и нет, как верят те же баптисты. И никто им не сможет доказать, что они верят неверно, потому что никто, кроме Бога, не знает, как это происходит на самом деле. Для нас важно одно, что если мы с верой помолимся и поблагодарим, то посредством Тела и Крови по его обещанию станем с ним одно. А как – на этот вопрос мы возможно никогда не узнаем ответа, может даже и в жизни будущего века. «Дух исследует сами глубины Божии», а не человек. Если мы верим Христу, что Он для нас сделает освящение, то для нас не важным должен быть вопрос «Как?» и «В каком месте Литургии?». И наоборот, если для нас на первом месте вопрос «Как?», то мы верим в силу и правильность ритуала в первую очередь, и только во вторую – Христу. Если мы правильно все по-древнему сделали, то Христос просто обязан сделать Телом и Кровью хлеб и вино. И становимся магами, забывая, что Бог не только не нарушает нашу свободу, то и мы не можем нарушить свободу Его. Бог дает по вере, а не всем подряд, когда мы все сделали по-древнему.

Если не проявлена вера, если есть надежда на механику и магию таинства, на то, что совершающий таинство священник из самой правильной церкви и рукоположен епископом с апостольской преемственностью, то Голубь освящения пролетит мимо. Каждый человек перед хлебом и вином в воспоминании должен проявить веру обещанию Христа, а не банальное доверие правильной форме ритуала, когда люди даже пробуют идентифицировать момент совершения «таинства». Не стоит этого делать.

Вред сакрализации

Кстати, рассуждения о точке преложения даров на литургии имеют очень дальние магические проекции, которые привели к непреложности ранее принятых форм литургии. Ведь только магическое мировоззрение (а не живая вера) может реально опасаться, что если поменять заклинание на древнем языке (тема всех эпических фэнтези), а в нашем случае – написанное Василием и Иоанном, то Голубь не прилетит. Потому католики всем насаждали мессу на латинском, греки – литургию на греческом, а славянские автокефалии – на славянском и церковно-славянском.

Навязывание цся вообще выглядит смешно, поскольку это технический язык, созданный под культ. В языческом смысле он совсем не древний язык. Только и того, что написан под «заклинания». Навязывание латыни и греческого под лозунгом аутентичности хоть как то понятно. Но консервация цся – чистый православный магизм. Адепты Православия во всю провозглашают его святость. Богословы де-юре не утверждают этого, но де-факто, в апологиях, сакрализуют цся. И не только язык, но и саму форму Литургии.

Да, Православие законсервировало всю Литургию вместе с языком, поскольку всё, включая элементы всенощного бдения, есть подготовка к таинству. Даже не убирают эктению об оглашенных, которых нет уже много веков. Поменять же что-то в каноне – не может быть и речи. Католики поменяли, и стали еретиками. Я к чему? Формы древних Литургий, как и язык, сакрализованы! А раз что-то свято, то и нельзя его менять, иначе изменение может привести к утрате святости. Любой шаг в сторону – всегда означает вниз от святой вершины. Поменять форму молитвы – и ты уже еретик. Не вера важна, не покаяние, нет, — форма!

А форму нужно менять, поскольку меняются языки, синтаксис, восприятие, богатство языка. Человечество развивается и может пользоваться иным стилем в молитве, который ложится на ум и сердце. То, что написано давно, требует переработки, и, как минимум, корректного и адекватного перевода на современный язык. Нужно выбрасывать конъюнктурные и фарисейские наработки, чтобы вернуться к апостольской традиции.

Рабство стереотипам

А задумался я над этим, когда после трёх самостоятельных освящений вина и хлеба у себя дома. Почему я написал такую литургию для общины, и такую литургию для себя? Что я делал, чтобы написать Литургию?

Я ознакомился с Дидахе, с чужими протестантскими литургиями и их гибридами, и уловив канву, написал свою первую литургию, стараясь сохранить древнюю форму, и даже частично древние молитвословия, преобразив молитвы до современного языка, который ясно воспринимается умом и свободно ложится на сердце.

Конечно, нельзя сказать, что это полностью ментальная молитва. Написанные молитвы и речевые обороты апробированы мной намного ранее, чем я взялся за литургию, в утренних и вечерних молитвах, тоже самописных. Т.е., это гибрид старой формы с новым наполнением.

И вот, совсем недавно, я задумался, а почему мы все копируем старые формы? А православные ещё и копируют неапостольские формы 4 века. А ведь те формы выполняли чисто конъюнктурные задачи. Отделившиеся ариане ввели красивое пение. Ну есть у людей, вскормленных язычеством, слабость к мистериям, оформленным пением. И народ повалил туда. Не потому, что они там увидели истину (хотя, некоторые, и по этой причине). А потому что там красиво пели. Вспоминаем миф о причинах выбора христианства князем Владимиром))).

Ну и Василию Великому ничего не оставалось, как написать литургию тоже с пением и «прошивкой» многоэтажного символизма. Но если никому не противостоять и ни с кем не бороться, а наоборот, стараться всех объединить, то литургия должна опираться на учреждение воспоминания на Тайной вечери, а не на человеческие нагромождения культа и образности, к которым так тяготеют выходцы из протестантов, уставшие от излишней линейности и попсовости в протестантских деноминациях. Но истина где-то посередине, а не в крайностях, в которые шарахается человеческий ум.

Зачем нужна определенная последовательность? Ведь ключевым (то, что нужно на самом деле), — это воспоминание смерти Христовой. Ведь на Тайной вечери не было эктений. Была только молитва Господа о своих учениках. Не было жертвоприношения, переноса с жертвенника на престол. Да много чего не было, что можно обнаружить в мессе или литургии. И значительная часть действа не служит воспоминанию смерти Господа.

Почему воспоминание смерти? Потому что смерть была жертвой любви к человечеству. Христос при жизни в теле, как Сын Бога, преобразил тело и сделал его совершенным. Потому нужна была именно насильственная смерть, которая доказала бы в конце концов реальность и возможность воскресения для каждого человека. Эта смерть, также, доказательство того, что Бог есть любовь. Именно поэтому мы должны вспоминать на Хлебопреломлении смерть Христову. Ведь нет больше жертвы, чем отдание жизни за друзей своих. А любовь всегда жертвенна. И об этом надо помнить, чтобы родилась в сердце благодарность и любовь к Богу.

Кроме этого воспоминания смерти, мы должны поблагодарить Бога за возможность причаститься и даже благодарить, как это сделал Иисус. В описании учреждения Воспоминания нет указаний на совершение какого-то продолжительного обряда с кучей манипуляций и символов. Нет, все просто. Поблагодарил Отца и преломил со словами, а потом дал чашу со словами. Всё!!!

Таким образом, вспоминая смерть Христову в Хлебопреломлении, мы вспоминаем его жертву. Не просто через какую-то бескровную жертву, как жалкую пародию, на реальную жертву, а само деяние Христа, его распятие и мучительную смерть. Можно прочитать кусок Евангелия (сегодня так и сделал первый раз), кто желает лучше и без спешки ума всё освежить в памяти, ну или плохо помнит евангельский сюжет. Далее, благодарим Его и Его Отца за миссию Христову на землю, и произносим установительные слова о Теле и Крови, поскольку Он нам сказал так делать в Его воспоминание. И… причащаемся. Так было при апостолах. Но…

…нормальные герои…

…всегда идут в обход.

Мне подумалось, а чего у всех, кто пишет Литургии, все получается так обширно? Даже у меня есть несколько молитв и специальных вставок из Дидахе и свт. Василия Великого. Чтобы произнести молитву благодарения нужно от нескольких секунд до нескольких минут. Православная же Литургия длится полтора часа, а с полным всенощным бдением – добрых 5 часов, и это без знаменных распевов.

Почему люди так стремятся все расширить и удлинить, то, что в реале было просто и коротко? Почему в молитвах люди рассказывают Богу, каков Он есть (критиковалось митр. Антонием Сурожским)? Зачем люди выдумали принесение бескровной жертвы? Объяснение, что это детализированное воспоминание смерти Христовой не принимается, поскольку если это символ и образ, то для этого не нужны храмы, священники, облачения, жертвенник и престол. Ни Христос, ни апостолы этому не учили.

Все эти стояния, песнопения, каждения – это, отчасти, ветхозаветная проекция. Но, в основном, это чисто человеческое желание как в язычестве: понести какую-то жертву, труды, произвести какое-то действие, которое, как мы сами выдумали, угодно Богу. И это все нужно, чтобы произвести нечто, что может нас оправдать в собственных глазах, что мы достойно подготовились к таинству. В аскетике даже придумали принцип: отдай кровь – получи Дух. Т.е., Духа, по учению православной аскетики, можно получить не по вере, а за труды. Вот отсюда и растут все «ноги» длинных и сложных служб, обязательного ритуального очищения, и, естественно, жертвы. А куда ж без нее, если даже форму мы языческую позаимствовали, не говоря уже о понимании? А тем более,  храмов настроили и насвятили нью-левитов. Это ж все не просто так.

Т.е., мы опять пошли кривыми фарисейскими тропами по исполнению заповедей человеческих. Не убереглись мы от закваски фарисейской. Как и 2000 лет назад для нас актуален призыв Иоанна Крестителя о выпрямлении путей перед Господом. Опять люди предпочитают заповеди человеческие, поскольку их можно выполнить и оправдаться. И даже составить отчет. А заповеди Божьи нельзя выполнить и отчитаться. Их нужно выполнять постоянно, своей жизнью.

Надо перестать быть нормальными героями (неофарисеями) и ходить в обход. Надо выпрямлять свои пути перед Господом. А для этого надо избегать проявлять веру через принцип оправдания понесенными трудами и выполнением человеческих постановлений. И где предлагается этот принцип, обходить его десятой дорогой. Для себя я дал старт этому, написав собственную литургию, где постарался соблюсти принцип веры, а не «отдачи крови» ради Духа.

Почему для себя я написал литургию именно так?

Писал я максимально кратко, зная по опыту, что человеческое внимание в молитве имеет пределы. Начинается все классически. Во Имя Отца, и Сына и Святого Духа. Потом – «Благословен Бог». И вступительная молитва. Зачем она нужна? Для меня это как камертон для руководителя хора. Я по опыту знаю, что моментально перестроиться из суеты к Хлебопреломлению очень сложно. В голове могут как мухи роиться разные мысли, обрывки фраз, несделанные дела, обрывки песен, образов и т.п. ментальный хлам. Потому нужна настройка, утихомиривание бурной работы ума с настройкой резонанса ума и сердца, через внимательность, естественно. Потому и появляется вступительная молитва. Хотя у Златоуста нет такого элемента))).

Покаяния нет в древних литургиях (это процесс, а не событие), но есть заповедь не приходить не примирившись с тем, кого обидел. А обидчик часто синоним грешника. Потому раскаяние важно, но не обязательно, если верующий живет в состоянии постоянного духовного контроля и покаяния. Это элемент может быть исключен. Я оставил, поскольку перед причастием, которое дает духовные силы, важно провести ревизию областей приложения этих сил.

Чтение Евангелия и Посланий вставлять не обязательно. Сейчас не время свитков. Если человек и так почти каждый день читает Писание, то нет смысла специально читать перед освящением хлеба и вина. Молитвы о ближних также не обязательно вставлять в чин. Это все оправдано для Воспоминания на собрании общины. Для единичного или семейного освящения это не обязательно.

Но нужно реально вспомнить о жертве Христовой, как написано выше. Без этого воспоминания нет повода для веры, а само причастие превратится в банальное подкрепление желудка хлебом и вином. Это воспоминание я ставлю выше самих молитвословий, какими бы древними они не были. Лучше всего вспоминать по одному из Евангелий.

А дальше нужно все сделать по аналогии с тем, как это сделал Господь, учитывая, где говорить от первого лица нельзя. И причаститься.

Это мой формат освящения на основании личного понимания и опыта. Могут быть и другие форматы, регламентировать не обязательно и никого принуждать следовать в фарватере определенной формы. В конце концов, после смерти тела мы дадим ответ за наши действия. И искренняя ошибка твари более простительна, чем равнодушное бездействие или исполнение без веры. Помним о Лаодикийской церкви.

А можно…?

…просто вспомнить смерть Христову, взять хлеб и вино, и, обратившись к Иисусу, поблагодарить Его в молитве за жертву любви к людям, а Отца – за хлеб и вино, и саму возможность вспомнить жертву Сына, и причаститься в чистоте сердца? Без вступительных молитв, раскаяний, молитв об отпущении грехов, о достойном причащении. Я думаю, можно. Ведь важна не длина чина, а степень искренности и веры в молитве. И со временем так и должно быть. Но к этому надо прийти. 17 лет в русле православной магии так просто не выветриваются. Да и у протестантов разных деноминаций уже тоже немало местных форм, нарушение которых приводит к отлучениям и расколам. Есть страхи «профанации таинства», «проявлений неуважения», но при этом никто не упоминает о важности веры. Ведь если с верой, в Духе Истины, то форма не важна (не на горе сей, ни в Иерусалиме).

Погоня за простотой, конечно, может обернуться профанацией, но это если нет веры и благоговения. И если нет этих двух, то не помогут и всенощное с литургией часов на 5-6. Скорее такая длина приведет еще к большей профанации. Глубоко уверен в том, что лучше ощущение дистанции неправедности перед чашей, чем ощущение, что я «отстоял» 3-4 часа, каноны «вычитал», «пропуск» на исповеди получил, и теперь я «полностью достоин». Лучше опора на веру, чем опора на ритуал. Лучше опора на краткое обращение, чем многословие в молитве, за которым теряется внимание, что профанирует Евхаристию гораздо больше, чем моя простая благодарность с воспоминанием.

В ответе на поставленный вопрос в подзаголовке подчеркну: не только можно, а и нужно прийти к немногословию и вере в то, что важным является цельность молитвы, а не её продолжительность и подробность. К такому формату важно прийти диалектически, чтобы не было смущения и страха. Если смущаетесь этим (как многие мои друзья), значит, вы еще не созрели. Когда краткий формат освящения хлеба и вина будет таким у всех христиан, отпадет повод к одному из разделений. И будет реализовано то, что нам завещано, а не то, что мы нафантазировали для самооправдания и успокоения совести.

Вячеслав Король